Порой, когда слушаешь иные семинары по апологетике, складывается впечатление, что два основных препятствия, с которыми сегодня приходится иметь дело при распространении Благой Вести спасения во Христе Иисусе – это постмодернизм и, так называемые, «новые атеисты». Причем, зачастую, похоже, что ни спикер, ни слушатели не понимают в полной мере, что именно подразумевается под этими ярлыками. Давайте же попробуем внести ясность.
Внутренне противоречивое название «постмодерн» (буквально – «идущий после современности») подразумевает, что ему предшествовал некий период модерна («современности»), ныне, как иронично это бы не звучало, оставшийся в прошлом. Хотя свойственные философии модернизма идеи существовали со времен античности, возникновение этого понятия связывают с эпохой Возрождения, причем – в обоих ее проявлениях: как с Просвещением, так и с Реформацией.
Глашатаи модернизма провозгласили разум наивысшим критерием по отношению к философским ценностям истины, добра и красоты. В соответствии со старым принципом «мы сами себе боги и сами решаем, что хорошо, а что плохо» (см. Бытие 3:5), роль верховного судьи была отдана иллюзорной идее некого коллективного человеческого рассудка. Его задачей было анализировать данные об окружающем нас материальном мире, получаемые исключительно посредством пяти органов чувств. Все, что связано с категориями сверхъестественного, было объявлено неразумным. Вера стала подвергаться целенаправленным и довольно агрессивным нападкам.
Ответной реакцией на эти нападки стало развитие ныне традиционного подхода к апологетике, как исключительно рациональной сфере деятельности. Логические доводы (безусловно, играющие важную роль в благовестии) стали приниматься за собственно благовестие. Метод постепенно стал подменять задачу, а средство достижения цели – саму цель.
Однако за двести лет модерна коллективный рационалистический подход к познанию мира так и не позволил достичь ни когнитивного, ни нравственного, ни эстетического консенсуса. Вместо этого он породил плюрализм – множество разрозненных и, зачастую, взаимно противоречивых мнений. И, как нередко бывает, объектом постигшего модернистов разочарования стали не ложные основополагающие предпосылки, а сама идея консенсуса. В соответствии все с тем же принципом «мы сами себе боги», все высказываемые мнения были объявлены равноценными. Высшей же ценностью по отношению к их многообразию провозглашалась толерантность (неизбежно при этом нетолерантная по отношению к нетолерантности). Это, собственно, и стало основой идеологии постмодерна.
Впрочем, новый подход оказался куда менее жизнеспособным по сравнению со своим предшественником, модернизмом. Уже на заре постмодернизма его конец был, можно сказать, пророчески предсказан Квентином Тарантино – в лице Винсента, главного героя культового блокбастера «Криминальное чтиво», постмодерн расстрелян верхом на унитазе из собственного же оружия (в то время как напарник Винса Джулс, распознав «прикосновение сверхъестественного», начинал новую жизнь). Отвергая существование объективной истины, постмодернизм тем самым опровергал и свою собственную истинность.
Если условными вехами, отмечающими начало и конец эпохи модерна можно считать 1789 (Французская революция) и 1989 (падение Берлинской стены) годы, то для постмодернизма трубным гласом стал год 2001-й, когда нравственный релятивизм оказался погребен в Нью-Йорке вместе с тремя тысячами жертв террористической атаки под руинами башен-близнецов Всемирного торгового центра. Впервые со времен Нюрнбергского процесса и суда над Эйхманом снова стало очевидно существование если не абсолютного, то, по крайней мере, радикального зла. Но именно в это время, не замечая, что поезд постмодернизма уже уходит, на платформе человеческих идей появились «новые атеисты».
Впрочем, «нет ничего нового под солнцем» (Екклесиаст 1:9). Концептуальные положения «нового атеизма» были высказаны еще Лукрецием в I веке до н.э. Ощущение же новизны этой обертке старого учения придавал синкретический подход к культуре ведения диалога с оппонентами. Агрессивно нетолерантное отношение к убеждениям своих верующих собеседников, проявляемое в лучших традициях модернизма, «новые атеисты» сдобрили постмодернистской стратегией, которая гарантирует неуязвимость собственных идей для объективной критики. В итоге, «новые атеисты» выступают одновременно как модернисты при атаках на веру, и как постмодернисты – при защите собственных позиций.
Достичь этого удалось изящным трюком: понятию «атеизм» было дано новое определение: атеизм – это недостаточность веры в Бога. И если утверждению «старых атеистов», что Бога нет, можно было противопоставить целый спектр свидетельств в поддержку того, что Бог существует [1], то что противопоставишь недостаточности чьей-то веры? Не станешь же возражать: «Нет, веры у тебя достаточно». В итоге традиционные возражения апологетов христианства оказываются бессмысленны. За двести лет модерна мы поднаторели в умении вести дебаты на рационально-логическом уровне и, не замечая подвоха, с полемическим задором бросаемся в дискуссию, после чего дивимся ничтожности результата. Просто исходный тезис «нового атеизма» иррационален по самой своей сути.
Популярность идей «новых атеистов» объясняется не столько силой их аргументов, сколько востребованностью их проповеди у благосклонно настроенных слушателей. Их поклонники подсознательно ощущают, что поезд постмодерна ушел, и потому испытывают обострение ностальгии по «старому доброму» атеизму эпохи модерна. Их обнадеживает иллюзия подтверждения собственных атеистических убеждений. Не последнюю, впрочем, роль играет и личная харизма идеологических лидеров движения (скромно величающихся «всадники неапокалипсиса») – будь то чувство юмора Кристофера Хитченса или виртуозное владение полемическими уловками Ричардом Докинзом [2].
Ностальгия по модернизму объясняет также и особую популярность Докинза по сравнению с прочими «всадниками». Ведь в попытках опровергнуть существование Бога «новые атеисты» постоянно ссылаются на научный метод. А Докинз, все-таки, – естествоиспытатель, ученый-биолог (докторскую степень британский ученый получил за 16-страничное исследование о том, что выходящие из темноты цыплята предпочитают клевать объемные полусферы, а не плоские круги [3]).
Впрочем, сама цель «нового атеизма» опровергнуть существование Бога посредством научного метода логически несостоятельна и философски ущербна, поскольку научный метод уже сам по себе является порождением именно теистического мировоззрения [4]. Естественные науки основаны на метафизических предпосылках, не поддающихся научной проверке. Опровергать существование Творца, изучая творение, не более обосновано, чем доказывать несуществование Билла Гейтса тем, что не обнаружили его, разбирая компьютер. А трансцендентные понятия истины, блага, красоты, любви и проч. и вовсе – вне сферы научного исследования.
Но кого интересуют подобные мелочи? Докинз объявляет религию тяжелой болезнью современного общества (непонятно – почему именно современного?), не особо вникая в суть теистического мировоззрения. Что ж, как сказал один из особо «тяжело больных» Блез Паскаль (чей вклад и в науку, и в философию несколько весомее, чем у всех пророков «нового атеизма» вместе взятых): «Пусть они, по крайней мере, изучат религию, на которую они нападают, прежде, чем атаковать ее».
Читайте также:
Осиновым колом, забитым в могилу «нового атеизма» стало заявление, которое сделал в 2004 г Энтони Флю – выдающийся философ-рационалист и, в то время, наиболее признанный теоретик современного атеизма. Анализируя как философские аргументы, так и данные естествознания (в частности – сложность структуры молекулы ДНК), Флю пришел к выводу, что единственным логичным объяснением существования вселенной, а также ее наблюдаемых свойств, может быть лишь наличие внешнего по отношению к ней Высшего разума. В итоге Флю принес публичные извинения всем, кого его атеистические идеи кога-либо вводили в заблуждение. В своей последней книге «Бог есть» он признает, что «учение Иисуса и апостола Павла» наилучшим образом согласуется с предпосылками теизма. Там же он указывает на целый ряд систематических ошибок в книгах Докинза [5].
Пройдет совсем немного времени, и о «новом атеизме» вспоминать будут не более, чем о «Семинаре Иисуса», приводившем в трепет апологетов христианства десятилетием раньше. Адептам же «нового атеизма» остается лишь делать вид, что ничего не произошло. Не акцентируя внимания на том, что их поезд давно ушел, они продолжать искать популярности среди слушателей и читателей, о которых сказано: «Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху» (2 Тимофею 4:3). Воистину, «нет ничего нового под солнцем». Главное препятствие на пути благовестия всё то же. Это пораженная грехом воля человека.
Что же до наших слушателей, то следует признать: современному миру по части плюрализма мнений и верований еще очень и очень далеко до тех условий, в которых начинала распространяться Благая Весть две тысячи лет назад. Так что проблема не столько в них, сколько в нашей приверженности сугубо рациональной аргументации, как основе апологетики. Как бы ни важно была роль логических доводов при благовестии, она имеет лишь вспомогательное значение – разрушение твердынь лжеименного знания.
На исключительно рациональном уровне никто не признавал Иисуса Сыном Божьим столь быстро и безоговорочно, как бесы. Они «веруют и трепещут» без тени сомнения (Иакова 2:19). Спасительная же вера не исчерпывается одним лишь признанием истины. Ведь Иисус – не только Истина. Он также и Путь, и Жизнь. И прав был Блаженный Августин, говоря, что нами руководит не то, что мы знаем, а то, что любим. У сердца, как заметил все тот же Паскаль, – свои резоны.
Разочарование модернизма и недоразумение постмодерна заставляют людей искать более надежную опору, чем разум (коллективный ли, индивидуальный ли). Как и в былые времена, многие теперь полагаются сугубо на интуицию. И здесь нашим союзником становится заложенная Богом в человеке интуитивная способность отличать дурное от доброго, называемая совестью. Да, в падшем мире и она поражена грехом. Совесть может быть оскверненной (1 Коринфянам 8:7, Титу 1:15) и даже сожженной (1 Тимофею 4:2). Но, как говорил апостол, «когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Римлянам 2:14,15).
Недостаточно (а иногда – и излишне) заваливать собеседника шквалом неотразимых аргументов. Куда важней помочь ему ощутить то самое «прикосновение сверхъестественного». И в этом плане поэзия, беллетристика, музыка, живопись порой трогают сердце куда сильнее сухих рассуждений. Нам крайне необходимо возрождать забытое сегодня искусство поучительных историй, аналогий, аллегорий, притч. В риторическом арсенале Иисуса и апостолов им не было недостатка!
В конце концов, добрая ирония может служить более надежным нашим союзником, чем надменная самоуверенность спорщика. Ведь «кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать» (1 Коринфянам 8:1,2), и потому апостол призывает: «Не думайте о себе более, нежели должно думать; но думайте скромно, по мере веры, какую каждому Бог уделил» (Римлянам 12:3). Чувство юмора – еще один Божий дар человеку, указывающий на потерянный нами рай. Где-то в глубине сознания у нас остается представление о том, как все должно быть. Именно несоответствие того, что есть тому, как быть должно, и порождает ощущение комичного.
Сокровенное понимание того, что за наблюдаемым нами материальным миром стоит нечто большое, было присуще человеку куда раньше появления термина «метамодерн». Именно это «прикосновение сверхъестественного» мы ощущаем в шедеврах гениальных творцов, независимо от их убеждений. В пронизанных неземным светом полотнах Рембрандта и в дробящемся на части мире Пикассо. В источающих покой концертах Гайдна и не ведающих покоя симфониях Шостаковича. В сатирах Эзопа или Апулея и в «Похвале глупости» Эразма, в пьесах Мольера и песенках Беранже, в фантастике коммунистов Стругациких и гуманиста Воннегута, в эпических фантазиях Льюиса и Толкиена (продолжите перечень сами). Все гениальное трансцендентно по самой своей сути, стоит лишь научиться отделять зерна от плевел.
Сводя свою миссию к одним лишь аргументам и контраргументам, мы занимаемся апологетикой в самом узком значении слова – выступаем в роли адвокатов. Но Господь в защитниках не нуждается. Он поручил нам совсем иную роль, заповедуя: «Будете мне свидетелями» (Деяния 1:8). И Сам же показал в этом пример: «Истинно, истинно говорю тебе: мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели» (От Иоанна 3:11). Так что, перефразируя св. Франциска, стоит усвоить принцип: свидетельствуйте о Христе постоянно и, если нужно, используйте аргументы. И тогда, какой суперновый облик не принимала бы старая ложь атеизма, ничто не сможет пошатнуть надежность основания нашей веры.
Источники:
- Обзор свидетельств в пользу существования Бога см.:
рус. – https://equalibra.org/ru/book/est-li-bog/
укр. – https://equalibra.org/ru/book/chi-isnuye-bog/
- Полемическими уловками называются неформальные логические ошибки, умышленно допускаемые в ходе дискуссии, чтобы создать видимость обоснованности собственных аргументов или несостоятельности аргументов, которые выдвигает оппонент. Более-менее подробную классификацию таких ошибок и их описание можно найти здесь: https://scienceandapologetics.com/logical-fallacies.html.
- The ontogeny of a pecking preference in domestic chicks. – Zeitschrift fur Tierpsychologie, 1967.
- О богословских предпосылках научного метода см.:
рус. – https://equalibra.org/ru/book/bibleyskie-osnovaniya-nauki/
укр. – https://equalibra.org/…/bibliya-i-nauka-osnovi…/
- Доскональный анализ несостоятельности научных доводов Докинза см. книге Джонатан Сарфати, «Величайшая мистификация» (https://equalibra.org/ru/book/velichaishaya-mistifikatsiya/), а философских – Alister McGrath, «The Dawkins Delusion? Atheist Fundamentalism and the Denial of the Divine».
